еноменально настойчиво Илья Рудерман долгое время не выпускал свои шрифты на рынок, упрекая дизайнеров в пиратстве. И его возмущение можно понять, если оглянуться на окружающую нас среду. О борьбе за повышение уровня шрифтовой культуры Рудерман говорит почти в каждом своём интервью, но не в этот раз. Мы встретились после конференции ATypI14 в Барселоне, чтобы вместе посмотреть на созданные им шрифты, поговорить о специфике профессии, образовании и происходящих вокруг изменениях.
Илья, для ряда молодых дизайнеров профессия шрифтовика началась с твоего личного примера: в 2004 году колонки Голландские высоты, в которых последовательно описывается процесс учёбы на курсе TypeMedia в Голландии, возбудили большой интерес. Я, например, их читал как эпическую сагу. Прошло десять лет, как ты представляешь себя в этой профессии сегодня?
Я рассматриваю себя как практикующего шрифтового дизайнера, который в меньшей степени ориентирован на историческое обоснование своей деятельности и в большей — на попытку создавать нечто актуальное, новое. Условие, при котором я берусь за проект, — возможность придумать что-то уникальное, что могло бы стать вкладом в шрифтовое наследие или общую мировую культуру, хотя это, наверное, звучит слишком самоуверенно. Если задача поставлена неинтересно, я или отказываюсь, или стараюсь расшатать рамки, добиваюсь, чтобы мне позволили найти что-то новое даже там, где уже, казалось бы, всё сделано.
Примером такого проекта с уникальной историей может служить шрифт Vander. Это первый серьёзный проект, в котором я работал с идеей вертикального курсива, способного своей конструкцией приблизить пластику кириллической текстовой картинки к пластике латинского шрифта.
Vander — шрифт, который стал результатом обучения на курсе KABK в 2005 году. Этот шрифт после защиты диплома нигде не появлялся. Почему он до сих пор в столе, изменился ли за это время и что стоит за проектом?
Вандер все эти десять лет мне никак не удаётся доделать по разным причинам. Сначала я устал от шрифта в процессе работы над дипломом в Голландии. Затем я пытался заглянуть в него, но понимал, что перестаю его чувствовать, он уже не мой. А сейчас, как раз по прошествии этих десяти лет, я воспользовался недавней паузой в работе и посмотрел на него свежим взглядом — отдохнув, соскучившись, с желанием всё переделать, но оставить суть. Возможно, в ближайшее время я смогу его доделать — он будет сам на себя не похож, потому что за это время я накопил достаточно опыта, и многие сомнительные вещи, которые я тогда позволил себе по наивности, в этот раз будут вычищены.
Поездке в Голландию предшествовала учёба в Москве — в Университете печати, в мастерской Тарбеева. На тот момент это место было единственным, где преподавали проектирование шрифта. Как были устроены занятия Александра Владимировича?
Хронологически всё верно, но я не могу назвать занятия с Александром Владимировичем учёбой. На своих лекциях, представляясь новым группам студентов, я всегда отмечаю, что Александр Владимирович в моей жизни сработал скорее как человек-катализатор, а не как педагог, обучивший меня конкретно чему-то — на это, к сожалению, у нас не было времени, ведь мы уже были на финальном курсе, когда он пришёл в Полиграф.
Когда Тарбеев появился, уже шла работа над дипломами, и мы с Юрой Остроменцким сами к нему пришли — попросили его стать куратором второй части наших дипломных проектов, посвящённых шрифту. У нас тогда уже был интерес к шрифтам, мы даже на «Кириллицу99» отправили свои первые работы. Мы только осваивали «ФонтЛаб» и «Фонтографер». Хотели что-то делать, но ничего не умели. И когда в Полиграфе появился Тарбеев, мы, шрифтоориентированные, притянулись к нему как магнитом. Он заразил нас любовью к шрифтам, помогал с первыми шагами, с дипломными проектами. Половину диплома я подготовил у него дома, потому что «Фонтографер» почему-то нигде больше не работал, своих компьютеров у нас тогда не было — я приезжал к нему и с его помощью рисовал свой диплом. Поэтому Тарбеев для меня гораздо больше чем просто учитель — это человек, приоткрывший для меня профессию, надолго ставшую невероятно важной в моей жизни.
Какие ещё варианты ты рассматривал для продолжения образования?
К отъезду в Голландию я понимал, что, обойдя всех наших великих шрифтовых дизайнеров, могу получить примерно те же знания, что на курсе TypeMedia, но это займёт много времени — будет сложнее, чем потратить один год и концентрированно поучиться. Для этого TypeMedia, на мой взгляд, одно из лучших мест планеты. Мне этот курс максимально близок тем, что он ориентирован на реальное практическое производство и в меньшей степени на теоретическое обоснование, исследование, на что больше направлен, к примеру, курс Рединга. Я ни разу не пожалел, что отучился в Голландии, а не в Англии. Сам курс, педагоги, студенты, выпускники — это сообщество, действительно изменяющее шрифтовой мир, современный шрифтовой дизайн, технологии. Подобного влияния нет больше ни у кого.
После обучения в Гааге ты начал работать в качестве шрифтового дизайнера. В то время волна «русского шрифтового бума», на которую сетует Кричевский, ещё не поднялась, а спрос на разработку шрифтов был очень избирательным. Кем были твои заказчики?
Вернувшись в Россию, я как шрифтовой дизайнер оказался довольно востребованным — с 2005 года у меня не было простоя, я всегда был занят шрифтовой работой. И невзирая на то, был ли я фрилансером или наёмным сотрудником информационных агентств, у меня всегда находилось время, чтобы по вечерам, по ночам, в перекурах заниматься шрифтом — всегда были заказы. Это, в основном, два фронта работ: либо, в первом случае, шрифты для эксклюзивного использования в конкретных компаниях, когда заказчик оплачивает производство шрифта для своего проекта. В этой ситуации уходит необходимость заботиться о широком пользователе, о рынке, о продажах — и это преимущество, но о таких работах мало кто знает. Либо, во втором случае, работал для известных журналов, которые были всегда более-менее на виду.
Например, важным был проект для журнала «Большой город» — большое шрифтовое семейство Big City Sans, для меня тогда рекордное и по количеству знаков, и по количеству начертаний. Этот проект оценило профессиональное сообщество, он насобирал каких-то призов. Там же возникла история с кириллическими лигатурами — я вижу её продолжение в проектах студентов, которые уже не стесняются рисовать кириллические лигатуры. В Big City Sans, по-моему, лигатуры в таком количестве появились впервые. Сейчас у меня к нему, конечно, много претензий — в нынешнем виде я бы никому его не отдал. Но в журнале на протяжении лет пяти шрифт работал довольно активно, выполняя и текстовые, и акцидентные задачи. На мой взгляд, он сильно повлиял на эстетику и внешний вид журнала.
Арт-директором журнала был Юра Остроменцкий. У нас была сохранена абсолютная независимость между процессами. Юра мало вмешивался в мои решения и не влиял на мою работу. Мы с ним согласовали дизайн, и я просто расширял найденную графику, которая устроила заказчика. Партнёрства тогда не случилось. Впоследствии у нас было много проектов, где дизайн возникал «меж пальцев двух пар рук», но в этом конкретном проекте всё было не так.
Примерно с 2008 года ко мне совершенно неожиданно стали обращаться западные дизайнеры — как к специалисту по кириллице. И появился плотный и большой фронт сотрудничества по кириллизациям. За эти годы я создал множество кириллиц для проектов мирового уровня и этим отчасти начинаю гордиться. Более того, за эти годы я понял, что многому могу научиться, занимаясь развитием в кириллице чьей-то графической идеи. Уровень дизайнеров разный, и от этого зависит, либо ты сам можешь научиться многому, либо, наоборот, сам научить чему-то коллегу. А это всегда интересно.
В 2011 году был разработан «универсальный шрифт, созданный специально для оформления города Перми», как указано на сайте «Студии Лебедева». Как была сформулирована задача для разработки пермского шрифта? Всё ли тогда получилось?
Это важная веха. Изначально Артемий Лебедев сформулировал бриф так: нужен один шрифт (условно — Джонстон в функционале Лондонской транспортной системы) — яркий, многофункциональный, который можно было бы закрепить за типографическим образом города. Но в процессе поиска идеального решения мы вместе пришли к тому, что это будут три независимых шрифта, рождённых на одной графической основе. Для кириллической области это было редкостью, поэтому проект стал мне интересен. Это один из немногих проектов, доведённых до конца, так чтобы и гротеск, и антиква, и брусковая антиква появились в России, сразу ориентированные на кириллицу, как единое большое суперсемейство. В результате от одного начертания всё пришло к трём шрифтам по три начертания.
Меня с самого начала беспокоила широкая публичность и бесплатное распространение шрифта. Это первый проект, когда мне пришлось выложить в открытый доступ файл, который обязан работать у любого пользователя. Раньше было так: продукт, который я производил, уходил одному конкретному арт-директору, чтобы идеально работать на его конкретной машине. А в этом случае шрифт должен попасть в руки неизвестной мне аудитории, большому количеству пользователей.
Очевидно, что на Permian твоя эволюция не заканчивается, но другие проекты масштаба «Большого города» и Перми с тех пор не звучали. Что происходило дальше, какие шрифты появились за последние несколько лет?
Это интересный вопрос. Когда я задумался над тем, что бы мне отправить на недавно прошедший конкурс «Современная кириллица», то понял, что с 2009 года, то есть с предыдущего конкурса, я создал очень мало новых шрифтов. Просто в последние годы я в большей степени вовлечён в кириллизации. И этим, кстати, наслаждаюсь.
Мы уже не один год наблюдаем увеличение спроса на кириллизацию шрифтов со стороны небольших, но бойких западных словолитен: Fontsmiths, Commercial Type, Suisse Typefaces, Typotheque, Typonine, Type Together и другие активно развивают свои шрифтовые семьи, дополняя их кириллицей. На твой взгляд, это рост рынка или же кириллица становится популярнее?
Мы давно уже существуем в пространстве многоязычных шрифтовых систем. Например, накануне мы с тобой послушали выступление Пола Ханта об эволюции нелатинских адобовских шрифтов и их релизов. Очевидно, что на смену первым релизам кириллицы приходят качественные кириллические проекты, с актуальными и правильными решениями и шрифтами, к которым уже тяжело придраться: Adobe Text Pro, Garamond Premier Pro. В своё время Adobe совершила две катастрофические ошибки, снабдив нас Миньоном и Мириадом — количество графических ошибок в кириллической части не позволяет рекомендовать эти прекрасные шрифты к использованию. После 2000 года появились релизы с более качественной кириллицей. Эта тенденция очевидна: всё больше западных дизайнеров по умолчанию включают и греческий, и кириллический алфавиты в свои базовые пакеты. Западные дизайнеры — и в небольших студиях тоже — накопили уже достаточно опыта, чтобы совершать минимум ошибок, и продолжают совершенствоваться. При этом кириллица из нелатинских шрифтов в библиотеке Adobe занимает первое место. Это не просто тенденция, это уже данность. Так выглядит современный кириллический мир, в котором большая часть шрифтов рисуется не в стране, где кириллица является основной письменностью. Второе явление — вырастает молодая смена кириллических дизайнеров, и в целом наш рынок тоже успешно развивается. У нас всё больше заказчиков, понимающих необходимость оригинального шрифта или просто хорошего шрифта. Всё больше тех, кто переживает за легальность использования шрифта.
Я солидарен с Юрой Гордоном в том, что кириллица достойна своего собственного эволюционного пути. Для этого рынку необходима пара десятков оригинальных шрифтовых персон, которые, наэкспериментировавшись, способны развивать культуру шрифта. Сказать, что у российских шрифтовых дизайнеров есть какой-то узнаваемый почерк, сложно. Про голландцев так отчасти сказать можно — они продолжатели голландских шрифтовых традиций с их любовью к ширококонечному перу, строй последователей Геррита Ноордзея. Очень часто я голландца могу узнать «по почерку». Можно ли такое сказать про кириллический мир, про русских, российских дизайнеров? Точно не скажу, но мне не хотелось бы, чтобы так было. Мы и так многоязычные дизайнеры, и так рисуем латиницу по умолчанию. Порой мы именно в ней совершаем больше ошибок, чем в своей любимой кириллице, и иногда именно наши латинские части веселят западных специалистов, лучше знающих исторические аналоги и визуальные ассоциации латиницы. Но то, что мы являемся частью этого трёхъязычного мира, мира из трёх систем письменности — латиница, греческий алфавит и кириллица, — это самый важный момент, о котором не стоит забывать.
Говоря о вашем сотрудничестве с Юрой Остроменцким, как позиционируется шрифтовая мастерская CSTM Fonts? Будет ли она, оправдывая своё название, разрабатывать шрифты только для эксклюзивного использования или же вы планируете представить библиотеку шрифтов и для широкого круга пользователей?
На протяжении последних лет появилось немало проектов, в которых мы с Юрой создаём шрифты вместе, в тандеме, фактически в четыре руки, что позволяет нам и быстрее всё делать, и выдавать выверенный по качеству продукт. Собственно, всё началось с проекта, в котором мы, договорившись о базовых параметрах, независимо рисовали разные начертания. Юра, например, рисовал одно начертание, я к нему рисовал другое, при этом всё срабатывало, хотя шрифты были принципиально разными. Это привело к тому, что мы осуществили обоюдную мечту — создали в конце прошлого года собственную шрифтовую мастерскую, которая называется CSTM Fonts, и мы наконец сидим в одном пространстве и работаем над одними и теми же проектами.
Наш первый шрифт Kazimir создан под впечатлением от книги П.Н. Полевого «История русской словесности» и вообще русской типографики конца XIX — начала ХХ века с разными с нашей, современной, точки зрения странностями. У шрифта два набора знаков — Regular и Irregular. Первый ведёт себя предсказуемо с точки зрения нынешнего читателя, а во второй мы поместили все те странности, местами гипертрофированные, которые мы обнаружили в типографике этой эпохи.
Пока мы не решили, как будет выглядеть библиотека для аудитории. Мы договорились, что в этом проекте попробуем подвести к релизам коллекцию, которая пока что лежит в столе. Например, мне хочется доработать и выпустить Big City Sans. Мы будем выкладывать свежие вещи, которые находятся в активной разработке уже сейчас, а также вещи архивные, которые по тем или иным причинам нельзя было распространять раньше.
Снова к теме образования. Курс «Шрифт и типографика», который ты организовал, вернувшись из Гааги, построен по модели TypeMedia?
Я других моделей и не знаю. У TypeMedia как образовательного курса есть несколько важных параметров. Первый — это абсолютная независимость каждого педагога. Есть построенная программа, и всем понятно, на каком этапе что происходит, что даётся студентам. Но в своих комментариях к работам студентов каждый педагог независим. Эта профессиональная независимость очень важна. Курс является скорее площадкой для общения, нежели целенаправленно продуманной дорогой к успешному результату. Это не очень близко современной российской школе как высшему учебному заведению, где вроде бы все должны быть частью единого процесса и продолжать определённые традиции.
«Золотые» педагоги курса TypeMedia — это уважаемые профессиональным сообществом специалисты. Курс «Шрифт и типографика», запущенный в Британке, старается собирать также лучших специалистов в профессии и в чём-то, может быть и похож на TypeMedia. Но мы расходимся в одном важнейшем параметре: мой курс — это дополнительное образование, а голландский — это магистерский курс с ежедневным расписанием. К сожалению, Британская школа не могла позволить себе запустить подобный курс, компромисс только в условиях частичной занятости студентов: вечерние занятия, совмещение с работой.
С самого начала на курсе сложилась уникальная ситуация: у студентов могли быть последовательные встречи с Владимиром Ефимовым и Александром Тарбеевым, что в иных обстоятельствах представить себе, к сожалению, невозможно. Как образовался преподавательский состав курса «Шрифт и типографика», кто на сегодняшний день его основные педагоги?
Преподавательский состав курса не образовался и никогда, видимо, не образуется. Есть естественный процесс текучки педагогов. Есть костяк, но некоторые позиции меняются ежегодно, какие-то предметы появляются, другие уходят. Первые годы мы активно учили программы, был целый курс, посвящённый изучению «ФонтЛаба» и так далее. Через несколько лет я отказался от этого курса, потому что ничто так хорошо не учит программе, как самостоятельная работа в ней. Обычно хватает пробежаться по тонкостям и кнопочкам за пару часов. К сожалению, в 2012 году скончался Владимир Ефимов, который читал на курсе историю шрифта. Есть выбывшие и не по столь печальным причинам, например, Катя Кочкина в прошлом году уехала учиться на курс TypeMedia, а до этого она прекрасно преподавала блок эскизирования и каллиграфии. Каждый год курс, сохраняя общую структуру, общее представление о том, что нужно успеть и через что нужно пройти, меняется. Бывают педагоги, которые просто устают преподавать, но потом возвращаются более свежими, соскучившимися, с новыми идеями. У Валеры Голыженкова была пауза два или три года. Будь моя воля, я бы тоже лет пять отдохнул. Но я успел соскучиться по базовому курсу, потому что набор проходит теперь раз в два года, и двухлетний цикл позволяет мне отдохнуть от лекций начального периода, которые приходится просто повторять.
В целом я не вмешиваюсь в то, что педагоги делают со студентами в рамках их собственных фрагментов. Если раньше я как-то переживал и старался посматривать, что же там происходит, то сейчас я отдаю это полностью на откуп педагогам, причем с абсолютным доверием к их знаниям и подходу к теме. Эта свобода также проявляется на этапе продвинутого года, когда студенты к своим дипломным проектам получают порой категорически противоречивые комментарии и иногда недоумевают, а что же им делать. Мне это кажется большим достижением в российской образовательной системе — то, что есть курс, в котором студент должен сам включить голову и принять собственное решение, а не идти в ногу с тенденциями школы, или лидера образовательного процесса, или лидера творческой мастерской. Мне нравится, что курс внутри себя независим. Это даже приводит к тому, что я почти не чувствую итоговой благодарности от студентов: они настолько уверены в том, что всё, ими приобретённое, всё, ими заработанное, заработано самостоятельно. И это мне нравится.
И вопрос о «Московской дизайн-студии». Что это для тебя — способ быть независимым? Как тебе хватает сил на такой объём деятельности: дизайн-студия, шрифтовая мастерская, образовательный курс, семья?..
После ликвидации РИА «Новости», после трёх лет организации работы большого дизайнерского коллектива я понял, что пора попробовать себя ещё в чём-то. Одного бизнеса мне почему-то показалось мало, и я поучаствовал в создании двух, слава богу не конкурирующих между собой. У нас прекрасная уютная студия, где одновременно размещаются и Moscow Design Studio, и CSTM Fonts. У нас бывают и совместные проекты, вместе играем в настольный футбол. Об особой независимости говорить не приходится — как и все, мы зависим от рынка: испытывает рынок кризис — затягиваем пояса и мы, но пока всё крайне позитивно, много интересных проектов, и мы не унываем.
Как мне хватает сил? Конечно же, я много чего не успеваю — дети растут не по дням, а по часам, хочется проводить с ними гораздо больше времени и наблюдать все их достижения. Однако по сравнению с работой в агентстве количество стресса сильно уменьшилось, а следовательно, и сил остаётся больше.
Что сейчас находится в поле твоего зрения на рынке шрифта или скорее даже в искусстве шрифта?
Я слежу за небольшим списком интересных мне дизайнеров, графической мыслью которых дорожу. По привычке слежу за студией Underware, хотя давненько от них не было таких ярких работ, как в 2001–2005 годах, когда они только начинали и ежегодно выдавали фантастические проекты. Сейчас я за ними поглядываю скорее с надеждой, что они опять нас удивят. Плотно сотрудничаю с Кристианом Шварцем (Chrisitan Schwartz), большим поклонником которого являюсь. Кристиан создаёт, пожалуй, самые идеальные контуры, которые когда-либо попадали мне в руки. Никола Джурек (Nikola Djurek) является не только моим другом, но и звездой последнего десятилетия, каждый его проект интересен и необычен. Слежу, естественно, за Петером Билаком (Peter Bilak), который регулярно выдаёт оригинальные, коммерчески успешные новинки. Я неравнодушен к моим учителям, которые нечасто, но балуют нас интересными работами. Эрик Ван Блокланд (Erik van Blockland) покорил профессионалов своим шрифтом Eames Century Modern. Он долго над ним работал, но это, конечно же, бриллиант. С надеждой смотрю теперь порознь на Хёфлера (Jonathan Hoefler) и Фрера-Джонса (Tobias Frere-Jones), они всё-таки профессионалы высшей лиги.
Похоже, в этом списке нет имён российских дизайнеров. Почему?
Конечно же, я осведомлён обо всех новинках в кириллице — у нас их настолько мало, что всё создаваемое коллегами сразу попадает в фокус нашего внимания. Однако если не равняться на лучших мировых дизайнеров, всегда есть риск потерять актуальность. Да и не будем лукавить, назвать нас лидерами в визуальных областях пока было бы сильным преувеличением, в то время как мировую шрифтовую культуру регулярно пополняют шрифты уникального уровня.
От редакции
Перед публикацией интервью в наших руках (спасибо Хенрику Кубелю) оказались образцы шрифта Moscow Sans, созданного для московской транспортной системы Скоттом Вильямсом (Scott Williams) и Хенриком Кубелем (Henrik Kubel) из A2-TYPE. В проекте также принимали участие: Маргарет Кэлверт (Margaret Calvert) в качестве консультанта по шрифту и пиктограммам, Илья Рудерман консультировал проектирование кириллицы. В конце прошлого года дизайн-студия Billings Jackson Design опубликовала свой проект, разработанный для компании CityID, выполняющей заказ Департамента транспорта города Москвы. Ранее специалисты CityID имели опыт проектирования систем ориентирования в таких городах, как Бристоль и Нью-Йорк. С конца прошлого года на некоторых станциях метро в Москве уже можно видеть обновлённые навигационные тумбы и информационные указатели. По предварительным планам оснащение новой системой ориентирования всего московского метрополитена должно произойти в течение 2015 года с дальнейшим распространением на системы наземного транспорта. Обзор этого проекта вышел на сайте Arch Daily 20 января 2015 года.